Иван Иванович Навичёнок родился 10.04.1950 года в деревне Заполье. Проживал по адресу улица Луговая, дом 10. Сейчас живет в городе Бобруйске.
— Иван Иванович, расскажите о вашей семье.
— Мои предки по линии матери родом из деревни Дуброва, а вот по линии отца — из Заполья. Но, к сожалению, о бабушке, дедушке я ничего не знаю. Даже имя бабушки никто не знает. Деда звали Степан. Мой отец, Иван, родился в 1916 году. В семье было 5 мальчиков и девочка. Мой отец — младший. Когда ему было 4 года, родители умерли от тифа — он их даже не помнил. Это был 1920-й, шла советско-польская война и тогда свирепствовала эпидемия тифа. Самый старший из детей, Игнат, стал воспитывать всех детей.
В 1920-е двое из братьев отца уехали искать лучшей жизни в Сибирь. Земли в нашей деревне было мало, скорее всего поэтому они и решились уехать так далеко от дома. Один из них, который жил в Спасске Пензенской области, позже приезжал в Заполье, я его даже помню немного. Второй — погиб во время войны на фронте и от его детей в 1950-е к нам пришло только одно письмо. Еще один брат женился и жил в деревне Рыловичи, Глусского района, а сестра вышла замуж и жила в Калатичах. Она, кстати, умерла молодой.
Брат Игнат женился на Наталье Сергеевне Царик. В 1930-е начали образовываться колхозы. Мой отец в подростковом возрасте сразу пошел туда работать. У сироты выбора особо не было. В 1939 году он женился.
Моя мама, Варвара (1919 года рождения), работала в Глуске в стружечной артели вместе с девушкой из Заполья Дуней (в деревне называли Аўдулькай) Амбражевич. Дуня время от времени приглашала мою маму к себе в гости и в Заполье она познакомилась с отцом. Влюбились. Поженились. Вскоре у них родился мальчик Колька. Незадолго до рождения ребенка, отца призвали на срочную службу в армию. Он знал, что родился сын, но так малыша и не увидел никогда. Во время войны, в возрасте 3 лет, Колька умер.
Отец служил в Белостоке. Стремительное наступление немцев 22 июня 1941 года он прочувствовал на себе. Они находились в то время в летнем лагере. Командиры были в растерянности, не знали, что делать: наступать, отступать. В итоге, после непродолжительных боев, их полк начал отступать. В одном из боев отца ранило в ногу. Его 2 августа отправили в госпиталь в Житковичи. А примерно 15 августа полк, где служил отец, был полностью разбит.
В госпитале папа встретил знакомого из Калатичей. Тот говорит: «Иван, пошли домой. Немцы подходят, скоро окружат и нам не будет, куда деться». Но с раненой ногой далеко не уйдешь, а расстояние до Заполья не маленькое — около 140 километров. Знакомый из Калатич махнул рукой и ушел. Кстати, он дошел домой, прожил всю войну в деревне и в июне 1944 года, когда немецкая армия отступала и у них шел бой с солдатами Красной Армии, он выбежал за своей коровой на поле, попал под перекрестный огонь и погиб.
Вернемся к отцу. Он остался в госпитале. Буквально через несколько дней в Житковичи вошли немцы. Все раненые солдаты, которые находились в госпитале попали в плен. С отцом вместе был земляк — мужчина из деревни Маковичи. Они вместе попали в плен, смогли там выжить и после войны были лучшими друзьями.
В 1945 году лагерь, где находился папа освободили американские войска. Когда началась бомбардировка, немцы выпустили заключенных из бараков и они убежали в лес, пережидали бомбежку там. Американцы, освободив заключенных, построили их в шеренгу и сказали: «Вас считают на родине предателями. Мы предлагаем вам ехать на постоянное место жительства в США. Кто согласен, выйдите из строя. Кто хочет вернуться к себе на родину в СССР — оставайтесь на месте». У отца вариант был один — вернуться домой, ведь там остались жена и сын. Но он рассказывал, что были среди советских военнопленных и те, кто вышел из строя и их забрали американцы.
Всех, кто захотел вернуться в СССР «пропустили» через «особый отдел» и после тщательной проверки сразу же отправили в Пермь работать в калийные шахты. Работников после войны не хватало, видимо, поэтому и отправили. Папа там отработал год и в 1946-м ему дали отпуск. Он наконец-то поехал домой в Заполье. Больше возвращаться в Пермь в шахты не захотел. За отказ от работы его отправили на некоторое время, может на месяц, в Бобруйскую тюрьму. Тогда был такая статья: отказался от работы или опоздал на работу — иди в тюрьму.
— Как ваша мама одна пережила войну в Заполье?
— Сложно. Ничего про мужа не знала: где он, как он, жив ли вообще. Сына маленького похоронила. Ребенок сильно заболел. А какая тогда медицина была? Никакой. Любая болезнь могла привести к смерти.
Однажды запольский староста записал маму в список девушек, которых должны были отправить на работу в Германию. Ее довезли до Бобруйска, а когда узнали, что она замужняя женщина, то отпустили домой.
Одной приходилось выживать. Сама сеяла, сама убирала урожай, сама занималась хозяйством и во время войны, и до того времени, пока отец не вернулся домой.
— Сколько у вас братьев, сестер?
— Старшая сестра Екатерина родилась в 1948 году, я в 1950-м, младшая, Анастасия, в 1952-м.
— Где работали ваши родители?
— В колхозе работали. Отец сначала смотрел лошадей, телят. Потом долго пастил колхозных коров. Больших открытых пастбищ возле деревни не было, поэтому приходилось гонять животных в лес. Коровы идут по лесу — грибы собирают, едят. Догоняли аж до Жолвинца.
Мама часто болела, поэтому работала время от времени, в основном, на полевых работах. Ходила жито серпом жать. Я хорошо помню, как женщины это делали. Сжатое связывали в бабки, которые складывали в большие скирды. Позже в помощь женщинам пришла механическая жнейка, которую впрягали в лошадиную упряжку.
Кроме того, и дома же было свое большое хозяйство: огород, поля картошки, корова, овечки, свиньи, куры и так далее.
Овечек, кстати, было выгодно держать: это и шерсть, и мясо, а еще из обработанных овечьих шкур шили теплые кожухи на зиму.
У нас был и сад большой. Помню, что Виктор Кастецкий приходил к нам прививать груши — из дикой делал садовую. Его в деревне многие люди звали сад обновлять. А нам он привил несколько груш — они сладкие, но быстро гнилушками становились. Мы их снимали и сушили — очень вкусными они были в таком виде.
— Какие моменты из детства вам запомнились больше всего?
— Мои детские воспоминания начинаются с того времени, как я пошел в первый класс. В тот год в запольской школе нас было только два первоклассника — я и Толя Царик.
Кстати, некоторое время в школе по вечерам показывали кино. Клуба в деревне еще не было вот и использовали школьные помещения. Натягивали белую простынь на стену, ставили движок и киносеанс начинался.
В школе нам организовано делали прививки от дифтерии и других болезней. Для сельских жителей, которые лечили своих детей чаще всего компрессами, травами и у бабки-шептухи, все эти медицинские манипуляции были непонятны. Наша мама возмущалась и не хотела, чтобы нам делали прививки. Но медсестра терпеливо объясняла неграмотной сельской женщине для чего это всё надо.
Собственно, мы с сестрами часто не болели. Мама рассказывала случай из детства. Дело было зимой. Однажды она пришла с работы и во дворе на снегу увидела детские следы — кто-то побегал босиком. А нам просто было интересно походить босыми ногами по снегу. После этого эксперимента никто из нас не заболел.
Был случай, когда я ранней весной под лед на речке провалился. Мы с другом, Колей Рябцевым, поехали на велосипедах на рыбалку. На велосипеде и по замерзшей реке ехали. Вдруг я проваливаюсь вместе с великом под воду — видно лед в этом месте уже подмыло, и он стал тонкий. Хорошо, что успел зацепиться руками за кромку льда и не ушел полностью под воду. Коля подполз, подал мне руку и вытащил на поверхность. Чтобы я не замерз, отжали мои штаны от воды, Коля дал мне свою кофту. Но мы же еще и велосипед смогли из воды достать. Вырубили длинную палку, поискали с ее помощью в лунке велик, нашли его и поехали домой.
В детстве большую часть свободного времени проводили на улице — игры, мяч гоняли. Бегали к гончару Григорию Потупу, пытались, как он, горшки лепить на гончарном круге. Брали замешанную глину, клали ее на круг и начинали крутить. Однако у нас ничего не получалось. А Григорий с нас только посмеивался, и никогда детей не прогонял. Сын Григория, кстати, жил в Бобруйске. Я с ним часто встречался, но сейчас уже что-то не вижу его давно.
— Какое блюдо для вас самое вкусное готовила ваша мама? Какими вкусняшками баловала?
— Вкусняшки мы ждали, когда мама ходила по делам в Глуск — она приносила нам белые сдобные булочки. Очень уж вкусные они были. Когда мы ходили в школу в Глуск, то сами уже покупали пирожки с повидлом на перекус. Мама почти каждый день выдавала нам на это по 10 копеек.
А каждый день мама готовила обычную деревенскую еду в печке. В глиняной миске делала пышную яичницу. На ужин часто готовила картофельную бабку — поставит в печку чугунок утром, а к вечеру бабка «утомится» и готова. На скорую руку утром могла испечь блины, сало с мясом поджарить. Думаю, такая еда была абсолютно у всех в деревне.
Наша мама сама пекла ржаной хлеб в печке. У нее был специальный маленький бочонок, где она замешивала тесто. После каждого такого замеса она оставляла кусочек теста, чтобы из него приготовить закваску для следующей выпечки. Закваска использовалась вместо дрожжей. Мама вымешивала тесто, раскладывала его в прямоугольные формы (они и сейчас еще сохранились у нас), потом ставила их в уже выгоревшую печку. Готовый хлеб доставала, укладывала на лавку и накрывала рушником, чтобы остывал. От одного замеса, хлеба нашей семье хватало на неделю. Этот хлеб был очень вкусным!
Кстати, с хлебом связана и еще одна история. Из школы в Глуске мы обычно возвращались вместе с калатичскими ребятами. Они шустрые были. А по дороге со школы стоял магазин — старое деревянное здание. Хлеб туда привозили на повозке с лошадью. Это часто совпадало со временем, когда мы возвращались из школы домой. Вот грузчик выгружает хлеб — ставит лотки с буханками на прилавок. Пока продавец перекладывала его в другое место, наши калатичские друзья потихоньку с прилавка стянут буханочку, под куртку ее и ходу из магазина. Идем, разломаем свежий хлеб на куски, и всю дорогу его едим. Такое, конечно, было один-два раза, но было.
— Сами дети деньги могли заработать на каникулах, к примеру?
— Да, подрабатывали в колхозе. Мы в строительстве запольской бани принимали участие — за это нам колхоз заплатил. Ездили зерно сушить. Когда еще в колхозе мало был тракторов и борозды картошки обгоняли под лошадь, старшие дети ходили за плугом, а младшие — водили коня. После этой работы мальчишкам и удовольствие было —можно было на лошади поскакать.
— А в Заполье в магазине, что дети, подростки покупали?
— Сначала магазина не было, а была лавка, где работала Анна Петровна Толстик. Там кроме хлеба, макарон, водки и селедки, особо и покупать не было чего. После Анны Петровны в лавке работала Паша Новичёнок. Позже из старого деревянного клуба в центре деревни построили магазин. К тому времени я уже молодым парнем был, и мы с ребятами уже там вино перед танцами покупали.
— Какие бытовые удобства были у вас в доме?
— Какие в деревне удобства!? Зимой мы мылись дома в корытце, а в теплое время года — на речке. Потом в Заполье начали строить баню. Я учился тогда в 9 классе и, как я уже говорил, участвовал в строительстве — целый месяц мешал раствор, подносил кирпичи каменщику. В этот же год всей деревней построили и новый деревенский клуб. Баня в деревне была очень хорошая. Работала два дня в неделю: женский и мужской дни были.
— Какие первые, современные на то время, бытовые и электрические приборы появились в вашем доме и когда?
— Сначала, примерно в 1961-м, появилось электричество. До этого освещали дом керосиновыми лампами — подвесишь ее на гвоздик посреди комнаты и казалось, что в комнате так светло. Когда вели электричество, в деревне по улице вкапывали столбы, натягивали провода.
Самый первый электроприбор — электрическая плитка. Это была диковинка для всей семьи. Отец у кого-то увидел, и тоже загорелся такую купить. Сказал: «С электроплиткой быстро можно готовить». Но в действительности это оказалось не так — она пока нагреется, целый час пройдет. До того, как появилась газовая плита у нас еще и керогаз в хозяйстве был.
Следующий электроприбор, который купили — радиола (смесь радиоприемника с проигрывателем). Она и сейчас стоит в родительском доме и даже работает. Отец со старшей сестрой поехали в Бобруйск по делам и привезли ее.
Потом появился телевизор у нас. В 1967 году самый первый в деревне телевизор купила Мария Варава. Она с мужем работала в магазине. К ним в дом в первый же вечер посмотреть на чудо пришла вся деревня. Мужчины со всей деревни устанавливали антенну. И потом к ним приходили передачи разные смотреть.
— Отмечали ли в вашей семье Новый год, Рождество?
— Хорошо помню, что накануне Рождества у нас в доме на кут (угол дома, где висела икона) обязательно клали пучок сена, а на него хлеб и кутью (это пшеничная или перловая кажа). Конечно же, в день праздника накрывали стол с разными угощениями.
На Новый год елку в доме я тоже помню. Папа специально ходил за ней в лес. У нас даже елочные игрушки были — мы елку наряжали стеклянными шишками, шариками. Они до сих пор хранятся у нам в доме.
На Старый Новый год по деревне ходили калядовщики. Молодые парни, человека три-четыре, выворачивали кожухи и надевали их шерстью наружу. Один из парней переодевался в козу: на него надевали колокольчик, рога привязывали, лицо разукрашивали под «козу». Мы, малые пацаны, бегали за ними, смотрели, как они ходят от дома к дому, слушали, что говорят. «Коза» в шутку пугала нас рогами, а мы со смехом отбегали в сторону, а потом опять возвращались и шли за ней. «Коза» заходила к сельчанам в дом и говорила: «Можно козе погулять у вас?». «Погуляй», — отвечали хозяева, ведь калядовщикам отказывать нельзя было. Обязательно всем, кто приходил в дом наливали понемногу выпить, давали деньги, какую-то мелочь. «Коза» танцевала, говорила обрядовые слова, желала хозяевам благополучия — все веселились.
Другие ряженые пели специальные колядные песни. Начинали петь под окнами: для мальчика пели одну песню, для девочки — совсем другую. Потом хозяин приглашал гостей в дом.
Хочу сказать, что во времена моего детства и юности в деревне мужчины сильно не выпивали, только если по большим праздникам — тогда уже, конечно, самогон лился рекой. Когда мы уже ходили на вечеринки, то тоже могли перед танцами выпить немного для настроения. А вот, когда я вернулся из армии, то выпивать мужики в деревне стали заметно больше.
— В деревнях жители часто гнали самогон. Ваш отец гнал?
— Все в деревне гнали, по очереди. Обычно это производство было приурочено к какому-то важному событию в семье — проводы в армию, свадьба или крестины. Брагу делали из жита или картошки. Особо не прятались — аппарат стоял в конце огорода. Брагу далеко носить не надо было.
Когда я шел в армию, в деревне почему-то не оказалось ни одного рабочего самогонного аппарата. Нам пришлось идти к родственникам отца в Жолвинец — в лесу там гнали. От Заполья до Жолвинца, если идти напрямую, то недалеко.
Я не помню, чтобы милиция особо гоняла самогонщиков. Был однажды в деревне случай. Кто-то из запольцев гнал самогон за речкой в лесу. Один выпивоха подошел к реке и попросил его перевезти на другой берег и налить ему выпить. Человек отказался это делать. Тогда выпивоха позвонил в милицию. Милиционеры приехали, разбили аппарат, забрали с собой самогон, медные трубки, а большая бочка еще долго лежала «на месте преступления». Вообще, раньше милиционеров много не было, поэтому к борьбе с самогонщиками привлекали даже, к примеру, пожарного из Калатичей. Чаще всего, участковый милиционер, ответственный за Заполье, приезжал на повозке к самогонщику. Они вместе садились, выпивали, закусывали. Участковый получал еще бутылку или две самогона в качестве презента и уезжал домой.
— В какой большой город вас впервые повезли родители?
— Впервые меня папа взял в Бобруйск, когда я ходил в четвертый класс. Там жила его племянница, к ней и поехали. У нашей родственницы детей не было, а рядом жил мальчик, примерно моего возраста. Он принес и учил меня играть в игру, которую я никогда до этого не видел — лото. Мы долго играли и мне очень понравилось.
Следующий большой город, который находился далеко от дома и в котором я побывал по необходимости — Хмельницкий (в Украине). Я там служил в армии. Часто нас в город не отпускали, но когда выбирались, то шли в парк. Он такой красивый, ухоженный, в цветах был, как, впрочем, и весь город. В то время Хмельницкий по сравнению с Бобруйском был просто сказочным городом.
— Когда и почему вы уехали из Заполья?
— Я уехал из деревни в 1967 году. Тогда молодежь стала массово уезжать из Заполья, вот и я тоже. Учился в училище в Бобруйске, потом немного поработал и в армию забрали.
Когда были живы родители, приезжал чаще, сейчас — реже бываю. Раза четыре за лето приезжаю обязательно. Сестра младшая смотрит больше за родительским домом, она же и огород здесь садит. Летом деревня оживает, сюда много людей съезжается. В последнее время участки, дома скупают глусчане: кто виноградники разводит, кто овец выращивает. Перспектива у Заполья — наверное, стать деревней дачников. Таким, как оно было раньше, уже не будет.
