Надежда Владимировна Верига (в девичестве Гриневич) родилась в Заполье 30 апреля 1961 года. Проживала на улице Заречной, дом 2. Сейчас живет в агрогородке Калатичи, а дом в Заполье семьей используется, как дача.
— Надежда Владимировна, расскажите о ваших предках по отцовской линии.
— Дедушку по папиной линии, Николая Гриневича, помню плохо — мне было года 4, когда он умер. В памяти отложился только один момент, когда он со мной играл. Бабушку Ульяну помню хорошо, но, к сожалению, мы с ней мало общались, лишь по мере необходимости. Помню только, что у нее в доме стоял ткацкий станок и она ткала постилки разноцветные, красивые полотенца (рушники).
У них в семье было шестеро детей: Миша, Володя (мой отец), лилипутики Коля и Маруся, дальше родились нормальные дети Гриша и Люба. Почему средние дети родились с патологией — неизвестно, ведь никто никогда их не обследовал.
Самый старший брат отца Миша умер молодым, через месяцев 8 или 9 после похорон деда Николая. Что с ним случилось, я не знаю.
Так же неожиданно для всех от сердечного приступа ушла и младшая сестра Люба — ей был всего лишь 31 год. Люба была очень энергичным, веселым, жизнерадостным человеком, мамой троих детей, жила в городе Лиепае. Трагедия произошла в 1980 году. За несколько дней до несчастья у нее в Лиепае гостила сестра Маруся. Любе приснился сон: их умерший дядя (мамин брат) приехал к ней в гости, забрал ее и увез на озера возле города, где он жил. Люба проснулась и сказала Марусе и мужу: «Если я умру, привезите меня в Заполье». На следующий день после этого странного сна Любы, Маруся уехала домой в Заполье. А еще через пару дней в деревню позвонили из Лиепая и сообщили, что Люба умерла. Причем, телефоны в деревне были в то время только в доме у бригадира и в клубе. Муж Любы позвонил бригадиру, а уже он позвонил в клуб, где я была как раз в тот момент. Нам с мамой пришлось идти к бабушке Ульяне, чтобы сообщить о смерти дочки. Дверь нам открыла тетя Маруся — увидела нас и сразу заплакала, всё поняла… Похоронили Любу в Заполье.
Брат отца Николай, маленький человечек, тоже умер от сердечного приступа прямо на речке. У него была ишемия.
С дядей Гришей и тетей Марусей я общалась мало. Знаю, что Гриша живет в Калининграде, а Маруся всю жизнь прожила в Заполье, но уже пару лет, как ее нет.
— А что знаете о семье вашей мамы?
— Бабушка по маминой линии, Федора, умерла после войны, и я о ней только слышала. Родом она была из деревни Заостровье Стародорожского района. Там жили и ее сестры.
А вот с дедушкой, Иваном Кирдуном, мы были, можно сказать, родственные души. Я его очень любила! Меня, девочку, он учил всему, в том числе и мужской работе: косить, пахать, дрова рубить… За это я ему благодарна — в жизни надо многое уметь. Кроме того, мне нравилось быть рядом с дедом Иваном, помогать ему во всем. Мой старший брат, тоже кстати, Иван, к хозяйственным делам был равнодушен и делал что-то по хозяйству по необходимости, а я наоборот — всё делала с удовольствием. Деду Ивану не привыкать было возиться со мной, маленькой девочкой, ведь он вырастил четырех дочек.
У деда Ивана и бабушки Федоры всего родилось шестеро детей. Мальчик и девочка умерли маленькими, а до взрослого возраста дожили четыре девочки: Нина, Мария (моя мама, родилась в 1933 году), Ева, Вера. Кстати, Еве пришлось сменить имя: когда она вышла замуж, мужу имя не понравилось и он сказал: «Будешь Евгения». С этого момента и мы все ее звали Женя, хотя выросла она Евой и в деревне ее все знали под таким именем. Ева-Женя вышла замуж, уехала из Заполья и жила в Украине. Нина, Мария — в Заполье. Вера уехала в Бобруйск. У Нины своей семьи не было, и она жила с отцом.
У деда Ивана было еще два брата, о которых я знаю. Один жил в Ленинграде (то ли Павел, то ли Пётр его звали), а второй, Григорий, — в Ашхабаде. О ленинградском брате я слышала только в разговорах, а вот Григорий приезжал в Заполье, я его видела — мне запомнилась черная шляпа и большой плащ. Он был военным и когда началась война его в деревне уже не было. Потом он вроде бы служил в органах госбезопасности и приезжал на родину всего пару раз.
Деда Ивана после войны посадили в тюрьму.
— За что?
— Это отдельная история. До войны его семью раскулачили — дед, как и многие в Заполье, не захотел идти в колхоз. Они не жили богато, но всё же хозяйство было крепкое, достаток был. Дед Иван считал, что всё, заработанное своим трудом, сделанное своими руками должно быть в семье, а тут отдать (!) надо было. Раскулачили. Забрали всё, что было и в сараях, и в доме. Корову, кстати, они так и не смогли купить даже после войны. Поросенка растили, спрятав его где-то, чтобы никто не узнал, что он вообще в хозяйстве есть. Убили его тоже тайком и осмолили кулем (горящим пучком соломы). Чтобы не умереть с голоду, приходилось даже несколько раз идти пешком к Алесе, сестре бабушки Федоры, в Заостровье в Стародорожский район. Обратно с половиной мешка картошки тоже пешком.
Когда началась война и в Заполье пришли немцы, то всем, обиженным советской властью, предложили пойти в полицию, но дед отказался. Ему даже приходилось прятаться в подпол, чтобы полицаи его не привлекали к своим рейдам по деревням района. Однажды он услышал шум во дворе и также спрятался. В дом пришли полицаи и стали бить ребенка — мою маму: «Говори, где батька!». Она от испуга и со страха показала, где он сидел. Деда вытащили и поволокли на очередной рейд. Доехали они до деревни Вильча и там забирали у жителей одежду. В какой-то момент дед удрал от полицаев и до конца войны ему приходилось прятаться. Но в Заполье же видели, что он уехал на задание с полицаями и после освобождения Глусского района от оккупантов, его арестовали и осудили, как немецкого пособника. Сидел он где-то в Сибири. От этого его в деревне и прозвали «Сибиряк». Через некоторое время была амнистия, деда освободили, и он вернулся домой.
Пока дед был в тюрьме, заболела и умерла бабушка Федора. Дети тоже болели тифом. Моя мама — дважды. Первый раз выздоровела с трудом, а во второй — уже никто и не надеялся, что она выживет, даже одежду для погребения подготовили. Но, как-то выкарабкалась, выжила.
Так вот, детям без отца и матери пришлось тяжело. Старшая сестра, Нина, уже ходила в колхоз на работу, моя мама тоже. А надо было еще младших сестер смотреть. Нина готовила кушать, а мама занималась мужской работой — дровами, например. Чтобы выжить, все вместе ходили весной на поле воровать гнилую картошку. Но кто-то заметил и девчонки еле ноги унесли. Оказывается, даже за такую картошку могли наказать. Одежду шили сами из тканого льняного полотна — его еще бабушка Федора ткала. Обувь выменивали на что-то, к примеру, на то же полотно.
Однажды моя мама не смогла выйти на работу в колхоз — младших сестер не с кем было оставить. Получилось, что она не выработала положенное количество трудодней. За такой прогул ее отправили на три месяца в тюрьму в Гомель. Мама рассказывала, что все арестанты там работали, и их кормили красной рыбой и селедкой. Она там красную рыбу попробовала впервые в жизни.
— Расскажите о ваших родителях?
— Папу звали Владимир Николаевич Гриневич, маму — Мария Ивановна. К маме сватались парни из других деревень, но до свадьбы дело так и не доходило — невеста слишком бедная была, видимо родителей женихов это обстоятельство не устраивало. Семья отца жила рядом и, как говорится, видели всё и знали. Но, наверное, для папы не важно было, что невеста без большого приданного, главное, что красивая да работящая. Поженились. В семье родилось двое детей: брат и через 4 года я. Мы были обычной деревенской семьей. Папа работал заведующим на ферме. Мама принимала молоко на ферме, ходила на полевые работы в колхоз, а потом еще и смотрела за клубом: открывала, закрывала, убирала, была там же билетером, отапливала зимой. Перед пенсией — собирала молоко по деревне. Я была младшей и любимой дочкой у папы с мамой. Отцовскую любовь я помню хорошо — он постоянно приносил мне всякие вкусняшки, самый лучший кусочек всегда отдавал мне, баловал.
Мне было 5 лет, когда в нашей семье произошла трагедия — не стало отца.
— Что случилось?
— Он покончил жизнь самоубийством — застрелился.
— У него было оружие?
— Да. Папа работал завфермой, на которой кроме коров выращивали еще и курей. Ему выдали ружье, чтобы отстреливать котов, которые лазили в птичник.
Тот трагический день 6 апреля 1966 года я помню только отрывками, но расскажу, что произошло со слов моей мамы.
К концу рабочего дня мы с мамой пришли на ферму, набрали там горячей воды в ведро. Отец закончил работу, и мы всем вместе пошли домой. Вечером вся семья поужинала. Я побежала во двор играть, брат дома делал уроки, а мама мыла посуду. Через некоторое время мама выбежала во двор и сказала мне: «Беги зови дядю Гришу. Папе плохо». Когда я вернулась домой, папу уже выносили на одеяле из дома и у него были закрыты глаза.
Мама уже мне взрослой рассказывала, что произошло в тот вечер. Она мыла посуду, а отец пошел в камору (кладовку) и взял там ружье. Сел на кровать возле печки. Мама спросила: «Володя, а что это ты делаешь? Зачем тебе ружье?». Он ответил: «Ничего. Я полежу». И с ружьем вроде как на кровать хотел прилечь. А потом говорит: «Прости, Маруся, ты потом всё узнаешь, а я так дальше жить не могу». Мама сообразила в чем дело, кинулась к нему. А он оттолкнул ее в другую комнату и в ручку дверей вставил качалку (приспособление от деревянного утюга). Пока мама дергала дверь и пыталась выбраться, он выстрелил себе в висок…
Потом, позже выяснилась и причиной такого страшного поступка была другая женщина. Они с отцом вместе работали на ферме, наверное, влюбились и тайком встречались. Женщина была старше папы и у нее также была семья.
Эта трагедия подорвала здоровье мамы — сильный стресс не прошел бесследно.
После смерти отца для нас наступили трудные времена. В деревне ведь соседа не позовешь помогать — его жена сразу будет на тебя, как говорят, «криво» смотреть. Мы еще не большие помощники для мамы были. Поэтому вся мужская и женская работа легла на ее руки — пришлось научиться делать всё по хозяйству. Конечно же, маме было очень тяжело. У нас всегда было большое хозяйство: две коровы, теленок, свиньи, куры — для всех нужно было корм заготовить, всех досмотреть. Когда сил держаться у нее не было, я видела ее плачущей…
Самая большая проблема и сложность для одинокой женщины в деревне — заготовка дров на зиму. Это сейчас заплатил и тебе привезли резаные и колотые дрова. А в то время лесник отмерял в лесу делянку и иди сам вали деревья, обсекай сучки, режь, руби, вези домой — всё самостоятельно. А еще за собой нужно было обязательно убрать все ветки, мусор и сдать чистый участок леснику. Обычно заготавливать дрова ходили мы с мамой и дедушка Иван с тетей Ниной нам помогали. Старший брат оставался дома на хозяйстве и включался в работу с дровами, когда их надо было рубить, складывать.
Мы, как и все дети в Заполье, плели осиновую стружку — помогали маме заработать лишнюю копеечку. А наша тетя Нина работала на Глусском промкомбинате (позже это была мебельная фабрика) в артели «КИМ» в ткацком цеху, где из сплетенной стружки ткали полотна.
Помогала я маме и в колхозной работе. Например, мы с ней ходили брать лён.
— Что значит «брать лён»?
— В то время лён сеяли во многих хозяйствах, в том числе и в нашем колхозе. Всем колхозникам давали участки льна, которые они должны были убрать. Рос лён рядом с деревней. Когда он уже созрел, женщины и мы, дети, выходили его вырывать (вместе с корнями) — говорили «брать». Связывали в снопы, которые складывали в бабки (такая конструкция из примерно 10 снопов). Потом всё это свозили, сушили, молотили… Это довольно тяжелая работа и долгий процесс. А еще у льна есть колючая часть — кострица. Срывали растение, голыми руками и поэтому они всегда были исколоты, исцарапаны. До сих пор помню, как нужно захватывать растения, чтобы вырвать его с корнем, не повредив стебель. Конечно же, мне хотелось гулять со своими друзьями (а когда подросла, еще больше), а приходилось помогать маме. Я ворчала, но всё равно работала.
— Молодежь всегда найдет время для развлечений. Вы ведь тоже находили?
— Конечно. Тем более, что клуб стоял напротив нашего дома и я фактически заменяла маму на этой работе — открывала, закрывала его и всё там делала. Любимое развлечение у всех в то время — танцы. В клубе стоял проигрыватель, были пластинки фабричные виниловые и самодельные, сделанные из открыток. Парни и девушки для разнообразия песенного репертуара приносили иногда и свои пластинки.
Наши местные ребята возле клуба соорудили футбольную и волейбольную площадки. Все, кто хотел, могли туда приходить играть. Вообще, клуб был своеобразным центром жизни для сельской молодежи, да и для взрослых и стариков тоже. Кино, танцы, свадьбы, концерты приезжих артистов, футбол, турники — всё здесь. Парк возле клуба посадили по инициативе Виктора Кастецкого. Тополя школьники высаживали.
— И магазин же здесь напротив был?
— Да. Рядом с нашим домом.
— Такое расположение дома в центре деревни и деревенской жизни, можно сказать, на пяточке, не мешало жить вашей семье?
— В целом, нет. Где бы ты ни жил в деревне, всё равно надо смотреть за своим двором и территорией возле него. К примеру, дрова привезли — убери их во двор, подгреби мусор. Бывали, конечно, случаи, когда пытались зайти к нам во двор подвыпившие мужики, но наша мама сразу такие попытки пресекала, а потом и вовсе запирала калитку.
— С кем ваша мама больше всего в деревне общалась, с кем дружила?
— Мама была очень дружелюбным человеком. Многие в деревне звали ее крестить детей. Этот факт говорит о том, что ее уважали. За куму лишь бы кого не брали. На поселке дружила с Лидой Царик, Марией Кудёлкой, Олей и Петром Дрейгалами.
— Какие праздники вы любили в детстве? Может быть Новый год?
— Вот, кстати, Новый год, в нашей семье праздновали тихо и скромно. Дед Иван был очень религиозным человеком (молился, постился и ходил в церковь в деревню Городок) и приучил своих дочерей к этому же. А Новый год же как раз попадает в рождественский пост. Когда мы с братом стали подрастать, мама поняла, что для нас нужны и важны не только религиозные праздники, но и советские — 1 Мая, и День Победы, День Октябрьской революции. Поэтому у нас была и новогодняя елочка в доме, и праздничный стол. А для нас тогда котлеты на столе — уже праздник. Мама старалась держать баланс: и деда не раздражать лишний раз не религиозными праздниками и образом жизни, и нас хоть немного приучать к религии.
Если был пост, и мама знала, что дед Иван придет к нам в дом, она могла спрятать сковородку с салом, чтобы он не видел, что мы едим не постную пищу. Бывало, что и не успевала спрятать, и тогда дед выражал свое недовольство и быстро уходил домой. Кстати, мама называла своего отца на «вы», как и мы ее.
— Когда вы уехали из Заполья, почему и куда?
— После 8 класса (мне было 15 лет) уехала учиться в украинский город Краматорск. Поступила там в кулинарное училище. Учиться в школе я не хотела, поэтому поехала осваивать профессию. В Краматорске жила мамина сестра Ева-Женя и она позвала меня к себе. У нее там ни одной родной души рядом, и она очень скучала по семье. Однажды в детстве дедушка Иван меня брал с собой в Краматорск в гости в тете Еве. Ну а сейчас я поехала сама.
Первые полгода учебы вдали от родного Заполья и мамы для меня были просто катастрофой — так сильно я хотела домой. Придет письмо от мамы с новостями из Заполья, и я сижу рыдаю горькими слезами. Мои подружки в общежитии в шутку вместе с письмом уже стали приносить мне тазик — слезы собирать. Думали, что мне станет стыдно и я перестану плакать. Нет, не перестала. Только через полгода на каникулы смогла поехать домой.
Передать те эмоции, когда приехала в Заполье, просто невозможно — это было полное счастье. Я не могла надышаться чистым воздухом в деревне! Краматорск — город машиностроительный, где много заводов и там воздух соответствующий, загазованный. Приехала домой, только вышла из автобуса — чистый снег под ногами скрипит, глаза аж ослепило от его белизны. Как мне этого всего не хватало!
Потом постепенно привыкла вдалеке от дома, уже было полегче. Закончила училище, получила профессию и недоработав положенные два года, примчалась домой в Беларусь.
— Почему?
— Мама заболела, легла на операцию. Врач дал справку, что она нуждается в уходе. Но я и так сильно рвалась всё время домой, что даже такая неприятная причина меня не расстроила. Подумала: «Зато я буду дома, рядом с мамой».
Некоторое время работала в Бобруйске в столовой, потом познакомилась с будущим мужем, собралась замуж и вернулась опять в Заполье.
— А ваш брат как давно и куда уехал из деревни?
— Брат Иван уехал из Заполья и уже больше 40 лет назад, живет в Архангельской области. Так получилось, что он полюбил женщину на 13 лет старше и нашей маме это не понравилось, она была против таких отношений. Брат с невестой фактически убежали от пристального внимания к своей паре да и от мамы тоже в Северодвинск. Через знакомых из Калатич (невестка родом из этой деревни) они смогли достать разрешение на въезд и работу в этом закрытом городе. Там они и остались жить.
— Сейчас как часто бываете в родной деревне?
— Дом в Заполье сейчас для меня, как дача — занимаюсь там огородничеством и за всем присматриваю. Продавать пока не планирую, жалко. Здесь же родное всё. К сожалению, постоянных жителей всё меньше и меньше в деревне. Летом хорошо, многолюдно — приезжают дачники и дети (уже взрослые и даже постаревшие) в родительские дома. Пока мы ездим сюда — деревня будет жить. А там, возможно, эту эстафету подхватят уже наши дети.
